Антон Скуратовский

Wicked Fairy-Tales. True Axe.

Злые сказки. Верный топор

Версия 2.0 Ко дню рождения Аэлиты

15-20 октября 1999

В глухом лесу, в такой чаще, что человек не пройдет, зверь не пробежит, лишь ворон пролетит и змея проползет, жила могучая колдунья. Когда шла она по своим владениям, деревья расступались перед ней, а трава под ноги стелилась. А за ее спиной сплетали деревья колючие ветви, обращалась трава корявыми кустами.

Долго жила колдунья, никто не помнил, когда она появилась на свет. Долго жила, и Сила ее не уменьшалась. Никто не приходил к ней за советом, никто о помощи не просил, и другие колдуны силами с ней меряться не решались.

А в пещере, где обитала колдунья, росли трое ее сыновей. В старших она души не чаяла — пошли они в своих отцов — в волшебника великого и мудрого государя, а младший сын вовсе не мил ей был, хотя нраву был кроткого и лицом пригож — напоминал он ей об своем отце — простом воине.

Но росли сыновья, горя не знали. Много наук изучили, множеством искусств овладели. Старшим наука легко давалась, а младший упорством брал, над книгами древними сидел, пыль глотал, только чтобы братьям за него стыдно не было.

И однажды весной старший брат так сказал:

— Долго мы, матушка, твой хлеб ели, под твоим крылом росли. Пора нам своей дорогой идти.

— Да, — вторит ему средний сын, — хотим мы мир посмотреть, себя испытать.

А младший ничего не сказал, хотя и не хотелось ему дом покидать.

Вздохнула мать, да видно, ничего не поделаешь, пришла пора сыновьям гнездо родительское покинуть. Собрала она им вещи в дорогу, оружие да коней. Старшему — серого, в ногах тонкого, с гривой и хвостом серебряными. Среднему — вороного, как безлунная ночь, со звездой во лбу могучего жеребца. А младшему — гнедую кобылу норова тихого. И напутствовала их так:

— Поезжайте-ка вы в разные стороны, тесно будет таким молодцам в одном месте ужиться. Себя показывайте, но и на других смотрите — новое узнавайте. И будет у меня к вам только одна просьба — когда будете лес мой проезжать, встретите вы дверь в скале на три запора запертую. Сидит за той дверью волшебник могучий, злодей неслыханный. Будет он вас богатствами и могуществом соблазнять — не могите вы дверь отпирать, не то горе принесете людям и зверям, а сами лютой смертью погибнете.

Поклонились сыновья матери. Пообещали ее завет исполнить и ее имени в мире просторном не опозорить.

Избрали сыновья дороги себе разные, каждый по своему норову, и поскакали в разные стороны. Старшие не оглянулись, а младший посмотрел на мать, хотел было остаться, но провожала она взглядом других сыновей и двинулся он дальше.

Старший на запад путь держал. На западе страны дивные, могучие народы живут, огромные империи во всем блеске утвердились.

Недолго ехал он, когда увидал вдруг белую скалу и золотую дверь в ней. Три запора на двери той были запертых. Хотел было он мимо проехать, но послышался голос вкрадчивый:

— Погоди, не уезжай, добрый молодец! Отопри меня, а я тебя награжу чем только твоя душа пожелает! Хочешь, я сделаю так, что любое волшебство, на тебя направленное, против твоих врагов обернется?

Усмехнулся старший сын:

— Что ж, сделай так, если сможешь!

Послышались из-за двери звуки ужасные, как будто сорвались с цепи сотни волков и в ярости друг на друга бросились. Вздрогнул старший сын, но тут почувствовал, как вливается в него Сила великая. Засмеялся он, почуяв Силу свою, соскочил с коня своего серебряного.

Но не стал дверь отпирать, а взмахнул рукой призывая свое колдовство.

Создал он самого себя. Не знал он никого более в волшебстве искусного и решил слова колдуна проверить. Грянул гром, сверкнула молния, и появился всадник, во всем на создателя похожий. Взвился второй конь серебряный, противника увидав, заржал яростно, но обуздал его седок и взглянул на своего создателя. Исказилось его лицо яростью — ведь и мыслями был он во всем на старшего брата похож — поднял он руки для проклятия. Потемнело небо, пронесся стон по земле, но стоял как был старший брат, лишь смеялся. Лицо же всадника исказилось от боли — обернулось против него волшебство.

Поборол боль всадник, ударил по стоящему всею силой своей, но невредим остался тот. Всадник же зашатался, волшебством собственным пораженный. Подогнулись под его конем ноги статные, сбросил он седока. Упал тяжело всадник, покрылось его лицо язвами, искривились руки его, спина сгорбилась. Лишь глаза его целы остались, поднял он взгляд на своего мучителя и прошептал:

— Убей меня!

Но покачал головой тот, смеяться не переставая. С трудом поднялся противник его, поднял коня, дряхлой клячей ставшего, и в лесу скрылся.

Вскочил на коня старший брат, подхватил с земли суму свою:

— Не солгал ты мне, колдун, действительно ты могуч, но силой мне с тобою не меряться, так что сиди себе под замком дальше, — повернул коня и поскакал своей дорогой.

Раздался из пещеры смех, и распался один замок на двери, а потом и сама дверь пропала.

Средний брат на юг повернул, где страны богатые, где красоты невиданные. Погонял он коня, чтобы быстрее ехать, как вдруг увидал скалу черную, а в ней дверь бронзовую, на два запора замкнутую. Хотел он ее миновать, но раздался из пещеры голос:

— Погоди, добрый молодец! Отопри меня, я службу тебе сослужу. Сделаю я тебя самым мудрым на земле, любую хитрость сможешь ты разгадать, все секреты пред тобой раскроются.

— Ну давай, коль так, — средний сын сказал и в тот же миг почувствовал, что не солгал колдун. Развернул он коня и молча прочь поскакал.

Рассмеялся в пещере колдун, и второй замок рассыпался.

А младший брат на восток путь держал, навстречу солнышку ясному. Долго он ехал, вечереть уже начало, когда увидал стену каменную, а в ней дверь дубовую, на ржавый засов запертую. Повернул он коня, чтобы дальше скакать, но раздался голос из пещеры:

— Не бросай меня, добрый молодец, выпусти меня, а я сослужу тебе службу, какую захочешь. Хочешь, станешь воином непобедимым? Никто тебя одолеть не сможет.

— Не нужна мне твоя служба, — отвечает младший брат, — я обещание матери дал и его выполню.

Сказал и дальше поехал.

Замолчал в пещере колдун, но недалеко уехал человек, как раздался позади грохот и треск. Разлетелась на куски дверь дубовая.

Выхватил меч младший брат, повернулся к противнику. Появился на свет не то зверь лесной, не то камень замшелый. Повернулся зверь к младшему брату:

— Не нарушил ты слова, матери данного, и сковал меня этим крепче стали. Буду я служить тебе так же предано, как ты слово данное сдержал.

— Нет, проклятый враг, — отвечает ему младший брат, — не будешь ты служить мне, а будем мы биться насмерть.

Обернулся зверь боевым топором, по воздуху пролетел, да так быстро, что человек и шевельнуться не успел.

А топор за пояс ему пристроился и замер.

Понял тогда человек, что слабее колдуна, поехал дальше, да призадумался. Невесел был путь его.

Солнце в спину светило, за лесом садясь. Длинные тени протягивались на дорогу и чудилось ему, что в тенях этих больше жизни, чем обычно. Птицы, которые провожали его веселым гомоном и трелями вечерними, вспархивали и прочь летели, уводя беду за собой от гнезд родимых.

Повесил голову младший сын — чуял и сам, что беда теперь рядом с ним притаилась. Может быть, не стоит ему дальше путь держать, беду по свету разносить? Но вспомнил о матери и пришпорил коня, увозя своего страшного спутника подальше от родного дома.

Ночь раскинула свое темное покрывало над колдовским лесом. Тишиной и прохладой веяло от далеких звезд. Черная глубина неба молчаливо закрывала все, словно стараясь слиться воедино со своим отражением в глади озера на краю леса. Даже ветер стих среди стволов деревьев. Ночь словно ждала чего-то, и это что-то приближалось.

Спрятавшаяся на краю озера русалка тихонько наблюдала, потихоньку шевеля длинным стеблем осоки, растущим у берега. Ей было страшно, как не было страшно с тех пор, когда она впервые открыла глаза и увидела далеко над головой небо за серебряным щитом воды вместо старых прокопченных стропил. С тех пор много раз луна появлялась на небе в полном сиянии, зовя ее на берег, и много раз исчезала, съедаемая неумолимым временем. Много раз водная гладь превращалась в лед, скрывалась под снегом, много раз холодная дремота сковывала ее.

Но теперь она впервые почувствовала, как застучало ее сердце, как тепло поднимается внутри ее, а не приходит с нежными лучами солнышка. Русалка ждала.

Переплетенные кусты, растущие на краю леса, вдруг почти бесшумно раздвинулись и пропустили невысокого человека, одетого по-дорожному. В руках у него был длинный посох. Человек вышел на берег и огляделся по сторонам. Русалке показалось, что человек разглядел ее, прячущуюся за кустиком осоки.

Человек отвернулся, поплотнее запахнул свой плащ и остановился, широко расставив ноги, опершись на свой посох и вглядываясь в темноту леса.

Ночь вздохнула, снова проснулся ветер. Звезды больше не смотрели вниз, они занялись своими делами, о чем-то перемигиваясь друг с другом. Ночные птицы вспомнили о птенцах и начали разыскивать им корм. Человек ждал.

Наконец, когда небо уже покрылось предрассветной теменью, на краю леса возникла еще одна фигура. Русалка даже вздрогнула, когда рядом с первым человеком появился второй — ни звука не донеслось до нее, хотя она была совсем рядом, подплыв поближе.

Два человека стояли на расстоянии вытянутой руки друг от друга. Второй был немного выше и значительно шире в плечах. Его тело закрывала кольчуга, на боку висел длинный меч.

— Здравствуй, старый враг,— наконец произнес первый мужчина.

— Здравствуй,— ответил второй. Они постояли обнявшись. — А не нужен ли купцу воин для охраны его богатств?

— Пойдем,— согласился первый.— Только забери с собой ее. — Он указал себе за спину, прямо на замершую русалку.— Со мной она не пойдет.

Невеселая улыбка тронула его губы. Воин внимательно посмотрел ему в глаза и подошел к краю озера. Набежавший рассветный ветерок плеснул волной на его сапоги. Он уселся на корточки и разглядывал русалку, сжавшуюся в комок и дрожащую в мелкой воде. Его глаза показались русалке усыпанными мелкими блестящими точками. Рассвет наступал и солнце уже золотило верхушки деревьев на другой стороне озера. Морщинистое лицо человека было все отчетливее видно в свете наступающего дня. Русалка попыталась спрятать лицо в воду. Она слышала множество историй о людях, погубленных русалками, но никогда ей не приходилось слышать о том, что происходит с русалками, завлеченными людьми на берег.

Человек поднялся, сделал два шага вперед и поднял из воды дрожащее тело.

Озеро недовольно волновалось, но два человека, один из которых нес на руках уснувшую девушку, закутанную в плащ второго, уходили навстречу солнцу, не оборачиваясь.

Прошло много лет. Многое изменилось, многое исчезло.

Ни разу не встретились братья, только слухи друг о друге достигали их ушей.

Но пронеслась однажды по всем странам весть о небывалой красавице, что живет на далеком острове, среди дивных садов и светлых озер. И что эта красавица единственная дочь могучей колдуньи, желающей найти своей дочери лучшего мужа во всем свете.

Потянулись со всего света женихи да посольства. Каждому хочется красавицу в жены взять, да и с колдуньей породниться выгодно — будет государство под надежной защитой.

Так и встретились снова братья. Старшие давно уже императорами стали, огромными странами правили, а младший так и остался воином, бродил по белу свету, со злом боролся, добро, как умел, творил. И топор боевой всегда на его поясе висел и часто выручал младшего брата в беде, но не верил ему воин. Давал ему топор советы разумные: как врага обмануть, как предательством победить, как отвернуться от горя людского, но никогда он советам этим не следовал, а поступал так, как совесть его велела.

Не стали старшие братья смеяться над младшим, пригласили его в свои шатры, вместе пировать стали да объявления конкурса женихов дожидаться стали.

Долго ли, коротко ли, собралось под стенами дворца женихов несметное множество. Уже и ссоры между ними стали вспыхивать. Каждому казалось, что самый удалой руку принцессы получит. Лишь братья в драку не ввязывались - старшие от того, что принимали это ожидание за еще одно испытание, а младший - потому, что никогда ни с кем просто так не сражался.

Наконец, вышел из ворот герольд и возвестил условия: тот, кто первый тронного зала достигнет, тот и станет мужем принцессы, если сумеет преодолеть на своем пути все ловушки и коварные западни.

Поднялось среди женихов волнение. Одни сразу домой повернули - зачем головой рисковать? Другие очертя голову вперед бросились, только ни один из них даже до дворца не добрался.

Остались через короткое время у стен только братья.

Поглядели они друг на друга и решили, что поедут так же, как и из дома отправлялись.

Двинулся первым старший брат. Никакие колдовские чары его не трогали. Пронесся он вихрем на своем лунном жеребце через все препятствия и осадил его перед лабиринтом запутанным. В раздумье задержался он там - как выбрать дорогу? Гарцует под ним жеребец, норов свой выказывает, а не решается рыцарь ступить на порог.

Вдруг раскрывается в стене дверка неприметная, появляется дева красоты невиданной в платье белом, серебром расшитом. Словно шелк белокурые локоны по плечам ее рассыпаны. Подходит она к рыцарю и молвит:

— Прекрасный рыцарь, помогу я тебе дорогу найти, если пообещаешь исполнить мое желание.— Протянула дева ему сверток пергаментный.

Не стал брать его в руки всадник надменный, волшебным зрением узрел он в свитке план лабиринта. Словно огненный, запечатлелся он в памяти. Улыбнулся старший брат, сорвал с губ красавицы поцелуй и, как вихрь, устремился дальше.

Понадеялся он на свою неуязвимость магическую, проглядел тонкую проволоку, у пола протянутую. Зацепил копытом жеребец ту проволоку, и рухнул рыцарь вместе с конем в бездонный колодец.

До полудня ждали братья, и решил попытать счастья средний брат. Во весь опор мчался он по двору, хитроумно избегая ловушек, и осадил коня вороного перед самым входом в лабиринт.

И вновь отворилась дверца. Вышла оттуда черноволосая дева с глазами, как изумруды. В руках она держала лист бумаги расчерченный.

Протянул руку всадник на коне вороном и так сказал:

— Исполню я твое желание, девица, если дашь мне то, что в своей руке держишь.

Протянула ему дева план, вчетверо сложенный и глянула ему прямо в сердце своими глазами бездонными. Словно молния ударила во всадника, отпрянул он и, ни слова не говоря, в лабиринт устремился.

Искусен он был во всяких хитростях, легко конь его перемахнул проволоку коварную и колодец, где его брат сидел. Исказилось его лицо то ли от горя, то ли от радости, что он смог брата своего превзойти.

Вылетел конь вороной в покои богатые, золотом и серебром украшенные. Звонко копыта по полу хрустальному ударили. Радостно забилось сердце его, когда увидал он толпу ликующую, приветственно ему машущую. Галопом поскакал он к двери заветной в тронный зал.

Но различил он посреди шума и криков тихий голос девичий:

— Исполни, рыцарь, мое желание.

Хоть и не слышал он голоса девы с волосами цвета воронова крыла, но понял, что призывают его к ответу. Ни на миг не придержал он коня, сделал вид, что не расслышал слабого голоса.

Недалеко до тронного зала оставалось, когда разверзся потолок и ударила в пол хрустальный яркая молния. Взвился вороной жеребец, закрыл всадник лицо рукой от ослепительного света. Никто и слова сказать не успел, как застыла посреди залы статуя всадника, замершего на гарцующем жеребце.

В пустынный берег острова ткнулась лодка. Двое мужчин сошло с нее. Один пониже, с седой бородой, богато одетый. Золотые украшения на шее и пальцах выделялись на обветренном лице, выдавая значительного человека, прибывшего с севера. В руке он сжимал простой посох, который, может быть, показался бы странным при такой богатой одежде, если бы не привычность, с которой человек опирался на него.

Второй мужчина отстал на два шага, махнул старшему гребцов, показывая, что отданные ранее распоряжения остаются в силе. Тот наклонил голову, выкрикнул команду, и лодка, подгоняемая дружными взмахами гребцов, резво побежала к кораблю. Отставший мужчина подхватил большой холщовый мешок, закинул его на плечо и присоединился к своему спутнику. Затянутый в кожаные доспехи, с мечом у пояса, он возвышался над ним, стоя чуть справа и позади.

— Пойдем,— сказал первый.— Все будет не так хорошо, как мы на это надеялись.

Они направились ко входу во дворец колдуньи.

Увидел младший брат молнию над дворцом и сердце его сжалось. Понял он, что настал его черед идти.

Медленно двинулся он вперед на своем неказистом коне. Не был он от колдовства защищен и не столь искушен был в уловках коварных, как братья, но следил он за тем путем, что братья выбрали, и теперь скакал тем же путем. Страшные видения теснились вокруг, убитые злодеи тянули к нему свои руки. Но крепко стиснул зубы младший брат и не поворотил коня.

Солнце коснулось воды, когда добрался всадник измученный до ворот лабиринта. В тягостном раздумье остановился он. В третий раз распахнулась дверца, выскользнула из нее девица в скромном платьице, с платочком на голове. От отчаянья позвал ее младший брат:

— Добрая девушка, помоги мне через лабиринт пробраться! Может, успею я еще братьев своих от смерти неминучей избавить.

Остановилась девушка, помедлила и подняла на рыцаря взгляд лукавый серых глаз своих:

— Отчего ж, рыцарь мне не помочь тебе братьев освободить! Если ты за этим только едешь, так обещай мне взамен мужем моим стать, от принцессы отказавшись!

Тяжкими оковами сдавило сердце рыцаря. Всегда мечтал он втайне братьев превзойти и невозможного им добиться. Но, если не доберется он до полуночи в зал тронный, то исчезнут все ловушки коварные и братья его лютой смертью погибнут, не успеет он для них милости испросить. Поднял голову младший брат, прямо взглянул, и голос его не дрогнул:

— Хоть и нет у меня ничего, кроме звания моего рыцарского, но если хочешь простого воина женой стать, будь по-твоему.

Улыбнулась девица, словно свет зажегся вокруг, тихо покачала головой:

— Нет, не откажусь я от воина простого.

Взмыла из ее ладоней птица златоперая, поманила за собой всадника. Оглянулся на пороге рыцарь, взмахнул рукой. И такой лаской светились глаза девицы, что позабыл рыцарь про принцессу красы неслыханной. Но пришлось ему поспешить — хоть и медленно летела птица, да едва поспевал за ней конь измученный.

Споткнулся бы конь о проволоку, старшего брата повергнувшую, но ожил вдруг топор боевой, в воздух взвился, ударил рукоятью по крупу коня. Словно новых сил придал коню этот удар — перенесся он через пропасть, словно на крыльях. Услышал всадник стон, из глубины доносящийся, остановил коня на краю и вниз вглядываться стал.

Загородил ему дорогу топор:

— Совершил ты ошибку ужасную, обещание девице дав, не совершай же ошибки сто крат большей, братьям своим помогая!

Вздрогнул младший брат при этих словах, но не двинулся с места, пока не разглядел в глубине старшего брата, голову на руки склонившего.

Птица златоперая пронзительным криком позвала его, быстрее прежнего поскакал рыцарь, увидавший, что еще можно брата спасти. Топор боевой следом за ним понесся, со свистом воздух рассекая. Вылетел вскоре всадник в залу просторную.

Молча расступились перед ним придворные. Поражены они были видом всадника бедного, в доспехах погнутых, на коне худом. На плече же всадника сидела птица златоперая, с клювом алмазным, глазами жемчужными, а над плечом его в воздухе волшебным образом топор висел.

Укротил коня странный всадник, спешился. Степенным шагом направился к зале тронной. Только сжалось его сердце при виде среднего брата, статуей застывшего.

Безмолвно расступились придворные, медленно растворились створки узорчатые дверей парадных. Громко крикнула птица на его плече, а топор сказал, приблизившись к уху:

— Про братьев ничего не говори, им не поможешь, себе худо сделаешь. А главное, молчи о слове, девице данном, иначе не сносить тебе головы.

— Нет,— ответил ему младший брат,— не буду я слушаться тебя, хоть и не по силам мне с тобой совладать.

Открылась перед воином зала огромная, тысячами огней освещенная, золотом и драгоценными камнями украшенная. Ни мгновения ни выждал воин, ни взглянул на драгоценности. Смотрел он только на трон величественный посреди залы и на могучую колдунью на нем. Рядом с троном стоял стул, закрытый магическим покрывалом. Принцесса сидела рядом с матерью, но ничего нельзя было разобрать сквозь сплетение колдовства.

Твердыми шагами шел он к трону, хотя сердце его сжималось. Лишь стало жалко младшему брату, что так и не увидит он принцессы, чьей руки его братья добивались. Понимал он, что просьбой своей дерзостной оскорбит ее, а пуще этого навлечет на себя гнев ее матери.

Преклонил он колено пред колдуньей. Она приветливо встретила его, но когда он бесстрашно высказал все, с чем пришел, по залу прокатил ропот, а лицо колдуньи потемнело от гнева. Более ничем не выказала своего неудовольствия, хотя от злобных криков придворных топор за его спиной зазвенел, а птица на плече захлопала крыльями.

Подождала колдунья, пока стихнут крики, и молвила со смешком:

— Что ж, воин из неведомой страны и неведомой силы, будут исполнены твои желания. Братья твои уже освобождены и сейчас сюда сами явятся, а ты пока укажи ту девицу, что так хитро связала тебя обещанием.

В тот же самый момент исторгнут был из западни старший брат, а средний вновь ожил. Рванулись они к заветной цели вновь и столкнулись пред дверьми тронной залы. Ни один не хотел дороги уступать, так как считали они, что еще не кончено для них состязание. Лютой злобой исказились их лица, столкнулись они в смертном бою, и так велика была их сила, что рухнули двери и очутились они пред престолом.

Смехом встретила их колдунья:

— Какие же неукротимые воины твои братья! Хотелось бы мне, чтобы все мои рыцари такими же были! Но опоздали вы оба, да и живы сейчас только потому, что заступился за вас предо мною младший брат ваш!

Тяжело стало у младшего брата на душе от этого смеха, не смог он взглядом встретиться со своими братьями, да и те ничего не сказали.

А колдунья продолжала:

— Обернись же, добрый молодец, вот пред тобой все девицы наши, найди среди них свою суженую и ступай себе с богом.

Не мог отказаться от своих слов младший брат, медленно повернулся и пошел искать свою судьбу. Стоят перед ним придворные дамы, одна другой краше, а топор ему на ухо шепчет:

— Выбирай любую! Колдунья ее все равно сейчас же погубит, зато ты жив останешься! Но не вздумай ту искать, которой слово дал, иначе погибнешь смертью лютой и погубишь свою душу бессмертную.

Мотнул головой воин, отгоняя наваждение. Краше жизни показался ему вдруг хоть один взгляд в серые с искоркой глаза. Медленно шел он вдоль ряда девушек, но не видел ни одной похожей на скромную сероглазку.

Дошел до конца ряда и готов был признаться, что привиделось все это ему в дурном сне и желает он только красавицу принцессу женой своей видеть. Да разглядел он в углу залы неясный силуэт. И перестал замечать язвительные пересуды придворных, злобные взгляды братьев и темную тучу, нависшую над головой королевы–колдуньи.

Встал он прямо перед девушкой, и когда поднялись на него серые глаза, в их мерцающей глубине он прочел то, что бросило его в жар и холод, словно провалилось его сердце в бездонную пропасть. Он и не заметил, как руки их встретились.

Громкий крик испустила золотая птица с алмазным клювом и жемчужными глазами, полыхнул свет в зале. Поднялась с трона владычица, а топор за спиной воина лезвием к ней обернулся и зазвенел угрожающе. Спала пелена с людских глаз - увидали они, что стоит перед троном принцессы взволнованный воин, а златокудрая красавица держит его за руку и смотрит ему в глаза.

— Будь ты проклята, дочь моя непокорная! Не видать тебе счастья на этом свете и не найти покоя на том! Отказался ты, добрый молодец, от руки моей дочери, так теперь на судьбу не жалуйся!

Разлилось вокруг нее сияние, горели глаза владычицы как угли в топке пылающей. Не опустил головы своей воин, не отпустил руки своей суженой. И ударила в них владычица всей силой своей колдовскою. Словно молния пронеслось пламя яркое, да распалось на два языка бледных, лезвием топора рассеченное.

Отступила в страхе владычица, увидав такую силу огромную и сказала она:

— Что–ж, будь по-вашему! Но скажу на прощанье тебе я, молодец, сам обрек ты на смерть себя неминучую, хоть и не буду в ней виновата я!

Взмахнула руками колдунья и исчезла вдали быстрой молнией.

Прошла неделя, за ней другая. Стали в замке готовиться к свадьбе.

Угрюмы были придворные, покровительства колдуньи лишенные. Чернее ночи были думы возвратившихся из-за морей на чужую свадьбу женихов. Яростью искажались лица братьев старших, младшему завидовавших.

Только воин с принцессой (теперь уже королевой) ничего вокруг не замечали, счастьем своим поглощенные. Бродили они вдвоем по тенистым садам, вдыхая нежные ароматы цветов, любуясь птицами и бабочками. Вдыхали они соленый ветер моря, на берегу останавливаясь. Отдыхал от ратных трудов воин и душа его пела.

Омрачалось его лицо, лишь когда возвращался он в свои покои, где лежал на столике резном, цветными каменьями украшенном, боевой топор, тысячей битв иссеченный, сотнями бурь просоленый, с рукоятью, ничьей рукой не истертой, но крови многих воинов отведавший. Пристально вглядывался в него младший брат, одолевали его думы мрачные. Хоть спасал ему топор жизнь не раз, и битвах помогая и предателя разя без промаха, но было в этом что-то страшное, словно смотрел он на свое возмездие, на смерть свою за неведомый грех.

Не мог он забыть, как колдун–злодей, враг всей земли зеленой, обратился его верным топором, поправ волю его матери. Мало ласки материнской видел он в детстве своем — вся она старшим сыновьям доставалась, но сердце отважное и нежное, от отца доставшееся согревалось любовью к матери.

А не откликнулась мать на его приглашение, никакого знака не подала, что получила приглашение на свадьбу сына. Пустыми глазами посмотрела она вестника, грамоту ей привезшего, и отпустила, ни слова не сказав.

Наступил, наконец, и день пира свадебного.

Ломились столы от яств небывалых, играла музыка веселая. Веселились гости, играла музыка праздничная, но не было в сердцах гостей радости за новобрачных. Никто не желал им добра, но никто и не осмеливался перечить тому, перед кем отступила в страхе могущественная колдунья.

Ничего не замечал вокруг счастливый жених, глядел он только на молодую жену свою. Но вот поднялись приветственные крики — надо заздравный кубок поднять. С трудом оторвал воин взгляд от красавицы и увидал пред собой кубок простенький, из меди, до краев темным вином наполненный. Из такого кубка он в доме родном пил. С благодарностью он на братьев поглядел. Доставили они ему радость, о доме и матери напомнив.

Протянул он руку к кубку, но не успел к нему прикоснуться, как вздрогнул замок до основания. Заплясали огни на свечах. Словно ветер пронзительный по зале пронесся. Помрачнело лицо молодого короля — знал он, что это пытается на свободу вырваться топор, в глубоком подземелье им запертый.

Посмотрел он на братьев взглядом пристальным. Потом кубок в руки взял и к губам поднес. Словно огнем, ожгло пальцы его — слишком много яда насыпал туда средний брат. Обратился в тот же миг кубок змеей ядовитой и ужалил шею несчастного. Злое колдовство совершил старший брат. Пошатнулся он, дрогнула рука, сжимающая золотую змею.

Переглянулись братья торжествующее, выхватили мечи и к нему двинулись.

Стоит младший брат, не в силах шевельнуться, ясен взгляд его. Не может на братьев руку поднять. Дрожат руки, удерживающие змею, яд стекает из ее пасти, обжигая пальцы, раня слабую плоть. Но не двигается с места он, крепко стоит на люке железном, в полу проделанном. Чувствует он, как силы его покидают, ядом сломленные. Больше не может он удерживать колдуна, на свободу рвущегося.

Размахнулись братья, готовясь вонзить в его плоть мечи острые. Бросилась промеж них невеста, руки развела молнию-защитницу призывая. Но лишь усмехнулся старший брат ее колдовству. Обвилась молния вокруг его запястья и застыла тонким браслетом. Не смеялся средний брат, но и его молния миновала, амулетом отраженная.

Движением пальцев отбросил девушку в сторону старший брат. Серебряная паутина опутала ее. Громко закричала она, зовя на помощь, но стража уже билась с воинами братьев, пронесшими на пир свадебный оружие.

Снова взвились клинки братьев, чтобы поразить младшего.

Остановился клинок старшего брата, в твердом дереве посоха дорожного увязнувший. Остановился клинок среднего, с простым солдатским мечом скрестившись. Еще двое защитников встали по сторонам младшего брата. Отступили братья, столкнувшись с незнакомцами. Вроде бы и не внушали они страха — просто два не очень молодых мужчины. У одного доспехов вовсе нет, второй в простой вороненой кольчуге. Оружие тоже почтения не внушает: простой посох и меч без украшений. Однако отступили братья. Силой на них повеяло и сила эта не добра им желала.

Замерло все посреди зала пиршественного. Даже защитники замка и нападавшие мечи опустили. Только раненые стонали. Смолкли и удары подземные. Из-под ног младшего брата дым повалил. Сначала тонкие струйки из тех мест, где прожгли металл капли яда, с клыков змеи брызжущего. Потом струйки сильнее стали, словно растворяли они камни как сахар.

Скоро скрылся из вида младший брат. Дым вокруг него все гуще становился, стал закручиваться, сквозь темноту красные сполохи просвечивали. Двое защитников младшего брата только шаг вперед сделали, старших братьев оттесняя. И те сделали шаг назад, словно склоняясь перед чужой волей. Что-то было в этих двух мужчинах, что-то, заставлявшее подчиняться и выполнять их пожелания.

Старший брат мрачно глядел в вихрящуюся тучу. Странное чувство овладело им. Встречался раньше он с этой силой, встречался с ней и бежал прочь. Но не мог он вспомнить, где и когда это было. Волны, бегущие по поверхности столба дыма, завораживали его. Левая рука его, свободная от оружия, плавно двигалась, словно помогая вращению дыма.

Средний брат смотрел не на облако дыма, и даже не на противника своего, угрожающе выставившего меч. Он смотрел на второго мужчину, сжимавшего посох и противостоящего старшему брату. Обветренное лицо северянина было мрачно, он пристально наблюдал за движениями старшего брата. Посох был крепко зажат в его руке и тихонько поворачивался, если меч старшего брата сдвигался.

Далеко, почти на самом краю света, колдунья отбросила в сторону тяжелую золотую цепь, которую ей преподнесли в благодарность за сущую безделицу — спасение жизни молодого королевича, выбравшего для совершения подвигов не рыцарский турнир, а спасение девицы из рук бандитов.

Девица оказалась с бандитами в сговоре, атаман крепким мужиком, служившим в свое время под началом отца королевича, и быть бы принцу растерзанным дикими зверьми в отместку за давние обиды, нанесенные атаману королем, если бы не пленившая колдунью своей красотой золотая вещица.

Атаман страшной смертью помер — задавил его собственный кушак, тех кто не успел убежать волки с горящими глазами задрали, тех кто успел расстреляли на опушке в упор королевские лучники. Девицу же колдунья с собой забрала, чтобы поставить на место пропавшей русалки — прохожих случайных заманивать и омуте топить. Королевич долго благодарил колдунью, соловьем перед ней разливался, благодарил за спасенье и пуще того за науку, но колдунья видела, что боится он ее больше, чем боялся быть растерзанным шайкой бандитской.

Хороша была золотая цепь. Мудрый король знал, что богатством уже не подкупишь колдунью, только красотой и совершенством. Часто она любовалась ею, доставая из сундука, и даже иногда жалела, что не видит такой красоты никто, кроме нее. Но пронесся по верхушкам деревьев тревожный ветер, поникли золотые цветы на поляне, туча на солнце набежала. Бросила в пыль колдунья ожерелье, словно руку оно ей ожгло. Сердце ее защемило. Неладное что-то с детьми ее было, злая сила, почти забытая ею, над их головами сгустилась.

Грянулась оземь колдунья. Молния сверкнула, гром громыхнул. И рванулась навстречу беде жар-птица. Прекрасная в вешнем танце, страшная в битве. Рванулась деток своих выручать.

Остров вдали покрыт дымкой. Земля не манит ее. Холод и тлен, неподвижность каменных истуканов, мороз скованной зимой земли страшит ее. Палуба греет теплом живого дерева, мощью волн, колеблющих корабль. Бездонное море поддерживает ласковой ладонью хрупкое создание рук людских. Брат моря небо хмурится тучами. Видит он не только море, но и твердь земную, его мощи неподвластную. Не нравится ему то, что творится на земле, но только ветер, молнию и гром он может послать туда, чтобы справиться со злом.

Тихо стоит девушка, некогда бывшая русалкой, на носу корабля. Спокойно чело ее. Крепко верит она тому, кто вывел ее на берег, вернул к жизни человеческой. Но пуще того помнит она, что не дал он погибнуть ей вдали от воды, не запер на берегу, разглядел в ней начало водяное, с землей и огнем несовместимое. Дозволил он стать ей девой морской его корабля. Теперь как собственную боль чует она муки корабля в бурю, как канаты напрягаются ее руки, когда рвет паруса злой ветер. Едина она с морем, но и берег ей не чужой отныне. Ступая на твердь земную, чувствует она, как отступает из души ее море, как волны за спиной становятся просто вздыбленной ввысь водой, а не душами водяных, борющимися за право показаться на вид небу.

Чувствует бывшая русалка, как колдовство бьется на берегу, как волны его разбегаются по небу, будоража всех, кто может понять волнение природных сил, не загораживается от них холодным железом, мертвым камнем и заветами ревнивых богов. Чувствует она, как откликаются кругом бушующим земным вихрям морские духи, кружатся вокруг, не зная, как свою силу проявить, на что зовет их безумие земного колдовства.

Не их ждет русалка. Не беспокойства водяных вихрей и не грозных ударов молний просит ее память. Глаза ее прикованы к пустынному горизонту, где лишь волны вздымаются ввысь, прося о милости неба. И ожидание ее не напрасно.

Разгорается на горизонте алое пламя, застилающее небо словно рассвет. Но не бывает рассвета на юге, как не бывает заката на севере и смерти без жизни. Взбегает русалка на форштевень корабля, рвется навстречу огню, мчащемуся по небу. Ветер бьет ей в лицо, пытаясь сбросить вниз, вглубь, прочь от яркой кометы, мчащейся по небу. Звонко смеется русалка. Нет преграды воде от воздуха, буйный ветер лишь выше вздымает непокорные волны.

И ветер склоняется перед ней, начинает плести кружево брызг вокруг, завиваясь смерчем, завывая волком, изгнанным из леса жестокой зимой. Смеется русалка и вихрь возносит ее ввысь, оставляя солнцу водопад ее волос золотым острием смерча.

Летит навстречу беде жар-птица. Нет преграды матери, мчащейся на помощь крови своей. Лишь ветер свистит на острых крыльях огненного зверя. Искры осыпаются позади, падая на землю. Кто знает, что родится потом из земли, познавшей огонь материнской любви, что вырастет на поле, засеянном жаром спешащей на помощь сыновьям колдуньи.

Иссякает вереница лесов, болот и полей под крыльями жар-птицы. Прямой путь открывается ей. Море и остров, лежащий посредине. Там, там злая сила накрывает ее сыновей, там струны их жизней стонут под ураганом серого мрака.

Молнией падает жар-птица на далекий остров. Ветер не воет, кричит от боли, разрываемый огненными крыльями. Тучи вскипают на лезвии клина, острие которого, огненная птица, падает вниз как карающее копье.

Но что это?

Не жмется море испуганным ягненком, не ждет воздух жертвенной овцой пока его пронзит карающая длань. Вздымается ввысь черный зев поглотителя душ, страшного морского змея. Холодным светом горит во лбу его золото волос русалочьих, щерятся клыками копья дружины корабельной, сверкает кованным железом чешуя щитов боевых. Застилает вдруг парус с вышитой розой горизонт, закрывает собой море, запирает путь к острову.

Отчаянно мчится жар-птица навстречу змею морскому. Сердце материнское не видит преград. Бьется о воду огненная птица, рассыпая огонь, рождая столкновением огненных великанов.

Камень на дне морском понимается от векового сна, разбуженный огнем подземным. Смутно он видит морских демонов, на груди его беснующихся, сильфов воздушных, мечущихся между ними и огненного зверя, бьющегося о прутья прозрачной клетки.

Грозен рокот пробуждающейся земли. Вздыбливается дно морское, гоня прочь водяную одежку, до поры берегшую его сон. Пламя и камни летят в небо, означая место, где пребудет сейчас единственная сила. Отступает водяной змей, теряя клыки и чешую свою. Только свет золотых волос не тускнеет среди темной ярости разбуженной земли. Не только русалка, но и возвращенная дочь земли та, что водит духом его.

Застывает рожденная огнем гора. Нет в ней злобы к вернувшейся дочери. Той, что соединила землю и море в духе смертном одном. Вздымает вверх голову морской змей. Сидит на плече великана жар-птица. Смотрят друг на друга две женщины, смотрят сквозь все силы, их волей вызванные. Отступает в сторону змей морской, пропускает к детям огненную птицу.

Мчится вперед жар-птица, все ниже спускается она, все ближе к силе злой, сыновьям угрожающей. Нет в ней решимости более, нет уверенности сметающей деревню лавины. Широко раскидывает жар-птица крылья огненные, вздымая вихрь на покрытой пеплом вулкана земле. Впиваются когти в стены замковые, глядит она вниз сквозь крыши.

Далеко улетела колдунья, предательством дочери оскорбленная. Далеко, да не настолько, чтобы не почувствовать, как дочь ее колдовством оплели. Пусто было новое жилище ее. Не нашлось еще на новом месте ни верных друзей, ни должников, ни слуг преданных. Болью сжалось сердце матери, горько пожалела она о своих жестоких словах.

Поднялась колдунья с жесткого ложа, достала шар хрустальный, развернула мягкую шерсть, его укутывавшую. Тяжел хрустальный шар, но не дрожат тонкие руки колдуньи. Повинуясь ее взгляду, гаснет огонь в очаге, распахиваются шкуры оленьи, не дающие ветру ворваться в пещеру. Ступает босая колдунья прямо на снег, выходит в темноту звездной ночи.

Шар темнеет в ее руках, вбирая ночь и ее колдовство. Темнота внутри шара ползет, расширяется, сливается с темнотой неба. Словно держит колдунья в руках еще одно небо, не давая ему упасть темным пологом на просторы вокруг. Исчезает шар. В темноту простираются руки колдуньи. Она глядит вверх, и в этой темноте начинают загораться новые звезды, образуя колодец в небе. Колдунья опускает руки и тело ее рвется вверх, падая в бездонный колодец, расцвечиваемый ворохом цветных искр.

Раздается звон. Словно мириады зеркал разлетелись на куски. Словно град камней обрушился на звонницу церкви. В пиршественном зале, который теперь больше похож на поле битвы, мало кто выдерживает и остается на ногах. Падают и нападающие и защитники, роняют оружие, закрывают уши, кричат, но их криков не слышно.

Облако дыма сметается прочь. Младший брат остается один посреди круга замерших в напряжении людей. Он обводит глазами фигуры своих братьев и двух незнакомцев, заслоняющих его от них. Взгляд его падает на опутанную светящейся паутиной любимую. Жених двигается с места, железный люк, источенный дымом до дыр подается. Успевает отпрыгнуть младший брат, взмахивает рукой. Вылетает из его руки смятый кубок, на котором отпечатались его пальцы.

Старший брат широко раскрытыми глазами глядит на кубок. Его медленное вращение кажется надвигающейся гибелью. Его заклятие, превратившее кубок в змею, рассыпалось в прах. Он не чувствует даже следов заклятия на сломанном кубке. Кубок падает на пол, подпрыгивает, катится и застывает под ногами высокого мужчины в темном плаще. Неизвестно откуда появившийся, мужчина глядит прямо ему в глаза. Старший брат вскрикивает, встречаясь с ним взглядом. Меч выпадает из ослабевшей руки. Он разворачивается и бросается прочь.

Воздух впереди теряет прозрачность, огромное серебристое лицо хмурится на пути старшего брата. Порыв ветра навстречу его бегу. Словно тень руки великана отбрасывает его прочь, к подножию трона, оскверненного его предательством. Старший брат больше не пытается убежать, его голова задирается вверх и из горла рвется пронзительный волчий вой.

Средний брат успевает убраться с его пути и теперь стоит, поняв меч в угрожающем жесте. Брови его хмурятся. Он пытается уследить за всеми, кто противостоит ему, но взгляд его все время возвращается к мужчине с посохом.

Младший брат, только что чудом избежавший гибели, оборачивается и видит еще одного мужчину. На лице его проступает смертельная решимость. Он выхватывает меч и прыгает в сторону, загораживая от незнакомца свою невесту. Братья остаются у него за спиной, но он даже не оглядывается на них. Меч чуть дрожит в его руке.

Высокий мужчина, так напугавший братьев, поворачивается к зеркалу за спиной. В зеркале отражается происходящее в зале, но в отраженных окнах зала стоит ночь, и женщина с растрепанными волосами прижимает руки к стеклу изнутри. Снаружи нет ни ее, ни клубов серого тумана, стекающих с ее плеч и тянущих прочь, в звездную ночь.

Мужчина протягивает к зеркалу руку и галантно подает ее беззвучно кричащему отражению. Его пальцы свободно проходят сквозь стекло и встречаются с рукой женщины. Она судорожно вцепляется в его кисть двумя руками и ступает через край зеркала в разгромленную залу. Туман остается вовне. Он спиралью закручивается вокруг ускользающей жертвы, пытаясь ухватить край ее платья.

Мужчина, делая вид, что не замечает хриплого дыхания, разорванного платья и текущих по щекам слез женщины, пропускает ее вперед. Левая его рука небрежным жестом проходит вдоль зеркала, стирая все различия между зазеркальем и миром по эту сторону. Женщина отпускает его руку и опускает на колени возле дочери, все еще остающейся спеленатой заклятьем.

— Ну вот, теперь вся семья в сборе,— произносит мужчина.— Почти,— поправляется он, бросая взгляд на берег острова.

На фоне вздыбленного вулкана качается шея морского змея. Змей поднимает голову и издает крик, почти не слышный из-за расстояния.

Далеко на горизонте в лучах солнца вспыхивает на мгновенье оперенье летучего коня. Конь описывает широкий круг и исчезает за облаками. Его всадник, похоже, не собирается приближаться к острову.

Клекочущий крик раздается сверху. Жар-птица переступает лапами по краю стены и из под ее когтей вниз сыплются обломки кирпича. Черные глаза птицы не мигая смотрят вниз.

— Теперь я закончу нечто начатое довольно давно,— продолжает мужчина. Его рука описывает широкий полукруг.

Ничего не происходит. Молнии не срываются с его пальцев, дым не стелется, свет дня не меркнет. Младший брат не чувствует ничего, хотя и делает мечом движение навстречу этому жесту. Он слышит, как за его спиной вдруг всхлипывает невеста. Опустившись на колено и чуть повернув голову, он видит, что колдовские путы спали с ее тела. Теперь девушка просто горько плачет на груди у матери. Его руки чуть расслабляются, но он продолжает внимательно следить за колдуном.

Средний брат чувствует, что рука колдуна, пройдя мимо него, путает его мысли. Он собирается и с трудом собирает волю в кулак. Не так-то просто сбить с толку человека, несколько лет тянувшем на себе государственные заботы. Всякие колдовские штучки не очень его страшат. На мгновенье ему кажется, что мужчина с посохом улыбается в бороду, глядя на него. Но затем его лицо снова становится суровым.

Старший брат почувствовав, как покидает его чужая колдовская сила, бессильно поникает, уткнувшись лицом в мраморный пол. Порыв ветра доносит издалека обрывок чьего-то смеха. Или это тоже морок? Нет, не морок. Вдали снова показывается силуэт крылатого коня. Он кружится в безумном танце, его всадник взмахивает руками.

Прошло несколько дней. Сыграны в замке две свадьбы. Младший брат женился наконец на своей сероглазке. Высокий колдун взял в жены королеву-колдунью.

Черный корабль-дракон унес на север двоих мужчин — купца и воина. Девушка, бывшая русалкой, радостно смеется. Послушные ее рукам волны и ветер быстро несут его и солнце сияет над ее головой.

Жар-птица улетает прочь, унося на широкой спине старших братьев и оставшихся в живых воинов из их отрядов.

Стоят на балконе две женщины и двое мужчин. Лишь старый колдун смотрит вдаль. Его супруга нежно смотрит на него. Воин тоже искоса глядит на высокую фигуру. Прижавшаяся к боку молодого мужа женщина смотрит на мать.

Колдун всматривается вдаль и ему кажется, что он заметил на краю горизонта, как ринувшийся из вышины всадник на крылатом коне подхватывает со спины жар-птицы старшего брата и уносит прочь. Колдун поворачивается к жене, ее дочери и молодому воину, чьим оружием он служил столько лет.

— Вот теперь и начинается самое интересное,— говорит он.